...Умнейшие и осторожнейшие эксперты петербургского форума говорят о чем угодно, только не об архитектуре. Хотя напрямую разговор сводится к следующему: "- Вам Венера Милосская какая больше нравится - с руками, или без?
- Без.
- А почему?
- Потому, что с руками я ее никогда не видел..."
Так, может, просто посмотреть? Представить, как неосуществленная доминанта, по которой есть все необходимые чертежи и макет, соберет, наконец, этот разваливающийся рыхлый бесхарактерный градостроительный организм, который за последние 25 лет накопил в себе все возможные профессиональные ошибки и преступления, исказив одну из атмосфернейших петербургских окраин... По-моему, стоило бы попробовать хотя бы не отвергать сходу. Мастер Каморки
Как понимает читатель, в архитектурно-исторической дискуссии ни слова не было сказано о гораздо более актуальных проблемах: о том, что в Петербурге до сих пор не выявлены и не охраняются как памятники многие уникальные объекты ленинградского модернизма. О будущей застройке Охтинского мыса и уже идущем строительстве на Тучковом буяне, где горожанам обещали сделать арт-парк.
О возможности возведения колокольни Смольного собора и связанных с этим проблемах «Город 812» поговорил с заслуженным архитектором России, членом Градостроительного совета Петербурга, членом-корреспондентом Российской академии архитектуры и строительных наук Максимом Атаянцем.
– Как давно ты знаком с идеей строительства колокольни по мотивам нереализованного проекта Растрелли?
– Первые какие-то достаточно абстрактные разговоры, так сказать вброс этой идеи, по-моему, произошли ещё лет 10 назад.При проектировании даже не Лахта-, а ещё Охта-центра. Это было в связке с теми конкурсами и проектами. Было очевидно, что это такая акция в поддержку присутствия вертикальных доминант в Петербурге. Я ещё тогда от этой идеи, честно говоря, поёживался. Потом это вроде прошло и пропало. Новая активизация этого процесса, за которой, очевидно, стояли и серьёзные средства, началась где-то 4 года назад. Так я помню, по крайней мере.
Внезапно появились какие-то буклеты с хорошей акварельной архитектурной графикой на тему колокольни Растрелли, что редко случается в наше время.
– И на твой взгляд, это связано исключительно с желанием дополнить высотную характеристику Петербурга как города – столицы будущих небоскрёбов?
– Я уверен, что в основе именно это было. Чтобы «занаучить» вертикальную характеристику Петербурга таким насильственным способом. Думаю, что в основе была именно эта идея. Но это вовсе не значит, что каждый, вовлеченный в эту историю, именно так думает. Вполне возможно, что у многих были совершенно другие побуждения. Но в основе, как мне кажется, лежит именно эта история.
– Получается , что сейчас история с проектом строительства колокольни стала возобновляться, но уже в геометрической прогрессии? Может быть в основе чьего-то бюджета на нынешний год уже была обозначена сумма на проведение плебисцита на эту тему, подарков для СМИ, о чем ходят слухи?
– Я ничего об этом не знаю. Дело в том, что я с большой степенью определённости выразил своё резко отрицательное отношение к этой затее. Поэтому мне ничего и не рассказывают и никак не вовлекают в обсуждения – невыгодно. Я, по сути, только от тебя сегодня узнал, что, оказывается были какие-то мероприятия на это счёт в рамках Петербургского экономического форума.
– Эти мероприятия, на твой взгляд, не связаны с попыткой отвлечения общественного мнения от других проблем сохранения наследия в Петербурге, в частности, с тем, что недавно пытались уничтожить аэропорт «Пулково» Жука, с угрозами другим памятникам архитектуры?
– Ну, я бы не стал сейчас всё валить в одну кучу, но мне очевидно, что за всем этим стоит какая-то серьёзная сила с немалым бюджетом.
– А знаешь ли ты людей из своего окружения, которые поддерживают строительство колокольни?
– У меня только один есть такой пример: покойный Рафаэль Маратович Даянов, к которому я относился и отношусь с глубоким уважением. К моему некоторому удивлению, он идею строительства колокольни поддерживал. Мы с ним это обсуждали, однако я своего мнения не изменил. А больше ни с кем я это не обсуждал, потому что я ещё раз тебе говорю – со мной об этом не заговаривают, потому что знают, что это бесполезно. Заранее понятно, что я скажу.
– Не будем сейчас обращаться к духу Рафаэля Маратовича, уважаемого архитектора и специалиста. Тем не менее, я уверен, что он прекрасно знал и Венецианскую хартию, 73 федеральный закон, документы ЮНЕСКО. Эти документы не позволяют строить колокольню законодательно.
– Ты, может быть, знаешь, что сам я – противник Венецианской хартии?
– Нет. Я этого не знал.
– Ну вот, я её не люблю. Она была разработана и принята компанией архитекторов-модернистов в самый расцвет борьбы с классическим наследием. Такой документ очень нужен, но так, как она сейчас трактуется и применяется, — это, конечно же, плохо.
– Кстати, интересно, что на сайте КГИОП хартия публикуется в куда более вольном переводе, чем в документах на других официальных сайтах. А ты занимаешься сейчас реставрацией?
– Нет, я не занимаюсь реставрацией принципиально. Мне нельзя. Темперамент не тот. Я же немедленно самого Карла Ивановича Росси исправлять начну, если мне дать объект, понимаешь?
Реставрация требует самоотверженного смирения , я это не умею. Поэтому реставрацией я в Петербурге принципиально не занимаюсь. У меня и лицензии Минкульта нет. Но дело не в этом. Проект строительства колокольни никакого отношения ни к реставрации, ни к Венецианской хартии не имеет. Это в чистом виде новое строительство. Которое никакой Венецианской хартией даже не регулируется.
Как архитектор хочу сказать: раз уж получилось, что Растрелли с Елизаветой Петровной эту колокольню не построили, значит, так надо. И значит, это уже будет даже не новодел. Новоделом всё-таки называют, когда на месте утраченного памятника его вновь воспроизводят. А планируется просто новое строительство, фальшивка, которая испортит памятник, который 200 лет уже существует.
Я тебе страшное скажу: мне эта колокольня не нравится. Могу сказать это не стесняясь. Знаешь, почему она мне не нравится? Она откровенно неудачна..
– Да ладно. У Растрелли много неудачных построек на твой взгляд?
– Постройки у Растрелли все удачные, а вот отвергнутые и неосуществлённые варианты у всех разные бывают.
И там огромная проблема: колокольня гораздо выше собора, она из-за своего масштаба очень массивная. Сам собор характеризуется очень красивым вертикализмом, этим удивительным стремлением вверх тесно соединённых глав, а колокольня полностью уничтожает собор, убивает его своим присутствием. Она ведь по своему нижнему сечению такая же, как второй ярус собора. И она существенно выше. То есть если просто даже на модель посмотреть , то это колокольня,конечно, очень сильно портит всё.
Потому что красота того Смольного собора сразу же будет уничтожена таким соседством. Это первое соображение.
А вот второе соображение: когда ансамбль Смольного монастыря был сформирован, то всё градостроительное развитие этой части Петербурга ориентировалась, в том числе, на его градостроительную доминанту. Как видовой точки, как вещи, замыкающей перспективу. Того, что видно с другого берега и так далее. Без всякой колокольни.
Как только она встанет, это изуродует не меньше 3 квадратных километров территории центра Петербурга. Вот в чём ещё проблема. Это очень агрессивная вещь.
– То есть это новое звено в системе доминант, которое абсолютно не впишется в центр?
– Которое систему доминант разрушает, потому что Смольный перестаёт быть доминантой.
Нарушается ещё одна очень тонкая красивая вещь: сомкнутое пятиглавие Смольного собора и четыре угловые главки на периметре, которые из-за того, что Смольный стоит на изгибе Невы, удивительным образом перемещаются ориентационно при проезде и проходе по Арсенальной набережной. Это очень тонкая игра, и она просто немедленно будет уничтожена при новом грубом вторжении.
– Сейчас защитники строительства колокольни утверждают, что собор в настоящее время изуродован существующими набережными Невы. Ты согласен с этим?
– Понимаешь мне абсолютно безразличны любые аргументы «за». Я даже не хочу спорить с этими доводами, не хочу ни знать, ни обсуждать их. Есть такие вещи, которые обсуждать бессмысленно, например пользу каннибализма .Ну чего его обсуждать, скажи? Это просто нехорошо – и всё.
– У тебя нет ощущения , что вся эта история с возобновлением проекта Растрелли нужна только для того чтобы перетянуть одеяло общественного мнения на обсуждение темы, которая, скорее всего, ничем не завершится?
– Я на самом деле боюсь. Потому что когда такая история с профессиональной PR-подачей и с бюджетом вбрасываются в общественное мнение ,то она становится потенциально опасной.
– Почему же она становится опасной?
– Да потому, что она становится опасной с точки зрения воплощения, оно уже становится возможным. Это уже может быть как снежный ком, который катится, когда его не остановить. Появился бюджет, маховик раскрутился, его попёрло и не остановить. Не говоря уже о том, что если построят, то построят наверняка бездарно.
– То есть ты считаешь, что прямое нарушение закона не станет препятствием для организации строительства?
– Слушай, если это прямое нарушение закона и люди всё равно устраивают конференции и на полном серьёзе это обсуждают, следовательно они заранее готовы на этот закон наплевать.
Алексей Шолохов
P.S. Мы решили разделить разговор с Максимом Атаянцем на две части, продолжение – в ближайшее время.