...Искусство — единственная серьезная вещь в мире, но художник — единственный человек в мире, никогда не бывающий серьезным. Оскар Уайльд
Видеть в жизни больше, чем бытие - идеал, красоту, небесный промысел - это одно составляет предмет Искусства
...Искусство, не имея никакой настоящей причины - может быть, есть самое очевидное доказательство бытия Бога. Мастер Каморки

2016/10/02

"Виссарионе, Виссарионе, не твой ли сын Иосиф…" и "Александр Глебович Грозный" - Главы из нового романа Александра Проханова

ГЛАВА 7. Выборные стратегии
 Как известно, Николай Васильевич Гоголь после своей ссоры с Белинским кинул в горящий камин рукопись второго тома "Мёртвых душ". Причитая "Виссарионе, Виссарионе, не твой ли сын Иосиф…", Гоголь швырнул в огонь кипу бумаг и пошёл писать "Записки сумасшедшего". Однако расторопная Солоха успела выхватить горящую рукопись и припрятала её. Так нам стало известно содержание второго тома "Мёртвых душ" Гоголя.
В нём рассказывалось о трогательной дружбе, которая завязалась между Чичиковым и Невзорофым. Они встретились на Троекуровском кладбище, где Чичиков искал могилу Маннергейма. Поиски затянулись. Могила не была найдена, а дружба завязалась. И они решили баллотироваться в Государственную думу. Основали партию, которая называлась "Партия замедленного роста". Собирали членов своей партии на московских кладбищах, в чём у Чичикова, судя по первому тому, был немалый опыт. В партию вошли Щепкина-Куперник, Мамин-Сибиряк, Лебедев-Кумач. Соловьёв-Седой, Бонч-Бруевич, Белосельцев-Белозерцев, Есенин-Вольпин, Немирович-Данченко и Всеволод Большое Гнездо. Списки зарегистрировали в Центризбиркоме.
И хотя списочный состав был невелик, но число членов партии, благодаря фамилиям, сразу удвоилось, и регистрация состоялась. В программе партии говорилось, что она станет бороться за сокращение продолжительности жизни, и гражданам, достигшим пятилетнего возраста, будет обеспечена пенсия.
Чичиков и Невзороф стали думать над первой тройкой в избирательном партийном списке. Их было двое, не хватало третьего, и они пригласили в партию Маннергейма.
Изготовили билборд, на котором были изображены все трое. И люди, встречая билборды на просёлках и автобанах, любовались на всех троих и приговаривали: "Эх, птица-тройка, куда несёшься ты? Знать, у бойкого народа могла ты родиться".
Оппонентом "Партии замедленного роста" являлась партия "Русь исконная". Её представляли Коробочка, Ноздрёв, Плюшкин и зять Ноздрёва Межуев. Коробочка представляла военное сословие. Долгое время она была сенатором от Якутии, потому что была якуткой и, как многие якуты, считала, что произошла от Чингисхана, и поэтому просила называть себя Чингисханшей. А выпив рюмку запевала свою любимую песню "Ой, полным-полна моя Коробочка".
Ноздрёв представлял духовное сословие. Если Коробочка в свободное от служения время ела строганину, то Ноздрёв, уединившись в скиту, писал самоучитель для игры в шашки, внедряя эту популярную забаву в среде монашества.
Плюшкин работал в Центробанке, ратовал за накопительную пенсионную систему и создавал Фонд национального благосостояния, для чего сносил в этот фонд множество всяких тряпочек, пластиковых стаканчиков, целлофановых пакетиков и жестяных баночек, в которых продавались прибалтийские шпроты.
Зять Межуев, как мы уже знаем из первого тома, был на посылках. И готов был выполнять поручения в ПАСЕ.
Перед началом избирательного процесса разразился скандал: у Чичикова обнаружили не указанные в декларации три сотки земли на хуторе близь Диканьки. Его готовы были отстранить от избирательного процесса, и Невзороф решил заступиться за друга. Он знал, что председатель Центризбиркома Элла Памфилова является волшебницей, поклонницей луны, этой царицы ночи. Будучи царевной Волховой, она обладала способностью перевоплощаться, принимать облик тех или иных существ. Для этого ночью в полнолуние выходила на росистый луг и бежала по нему босиком, разбрызгивая ночную алмазную росу, а затем бросалась вперёд и перевёртывалась, то есть "скидывалась", как говорили в простонародье, и превращалась то в волка, то в оленя, то в ночную сову. Невзороф знал это свойство Эллы Памфиловой и решил захватить её врасплох. Дождался полнолуния, вышел на ночной луг и увидел, как белая тень — а это была Элла Памфилова — мчится по росистому лугу. Он бежал за ней следом. И когда она метнулась в кувырке, сверкнула под луной обнажёнными ногами, Невзороф кинулся к ней и заключил в объятия. Но в объятиях Невзорофа оказался Чуров — предшественник Эллы Памфиловой в Центризбиркоме. Невзороф стал умолять Чурова вернуть себе облик Эллы Памфиловой. Чуров молча разделся, обнаружив атлетическое телосложение, и помчался по лугу. Когда он метнулся в кувырке, "скинулся", Невзороф заключил его в объятья, надеясь увидеть прелестную Эллу Памфилову. Но вместо Чурова в объятиях у него оказался Вешняков — предшественник Чурова в Центризбиркоме. Ошеломлённый Невзороф понял, что бессилен перед чарами Эллы Памфиловой, которая в это время, не касаясь земли, пролетала над его головой и махала веткой, что на деле оказалась веткой железной дороги, соединяющей Опалиху и Алабино. "Будь по-твоему, прекрасный юноша, — услышал он от удалявшейся Эллы Памфиловой, — твой друг Чичиков восстановлен в списках".
С этого момента партиям была разрешена предвыборная агитация. Невзороф отправился агитировать среди гастарбайтеров, которые могли дать ощутимый прирост голосов. Он обещал выходцам из Средней Азии организовать для них бесплатные литературные объединения, для чего была приглашена известная узбекская писательница Татьяна Толстая. У Невзорофа была встреча с представителями этнических криминальных группировок, в том числе с Шакро Молодым, и те обещали ему поддержку, если в Думе он внесёт законопроект, запрещающий полковникам Следственного комитета хранить дома суммы, превышающие 6 миллиардов долларов. Невзороф был популистом и обещал отстаивать в Думе интересы приезжающих в Россию представителей народов Средней Азии.
Чичиков вёл агитацию в моногородах. Лишённые градообразующих предприятий, жители этих городов не унывали. И хотя у них не было нефтянки, они работали на оборонку, и у них с коммуналкой всё было нормально. Они готовили асимметричный ответ Америке, которая установила по всему свету системы ПРО, и эти системы могли перехватывать все русские ракеты и лишать Россию возможности ответного удара. Америка уже была готова предъявить России ультиматум, принуждая всех её женщин к девственности и целомудрию, но учёные в моногородах разработали дальнобойную пушку, которая посылает свой снаряд вглубь земного шара, пробивает его насквозь и вылетает в районе Сан-Франциско или Нью-Йорка, обрекая Соединённые Штаты на ядерную смерть. Чичиков был допущен к секретным работам и внёс в конструкцию пушки существенное улучшение, снискав расположение будущих избирателей.
Маннергейм агитировал среди староверов. Он знал, что из спального района Москвы исчезла в неизвестном направлении семья Лыковых и, по слухам, обосновалась в глухом углу Лосиноостровского парка. Там она откопала землянку, добывала огонь трением, освещала своё жилище лучиной и питалась кореньями трав. Маннергейм отыскал семью и призвал её явиться на выборы. Семья встретила его холодно и недоброжелательно, но лёд стал таять, когда Маннергейм обещал провести электричество, водопровод, канализацию, железную дорогу, метро, автобан, построить рядом вертолётную площадку и международный аэропорт, а также провести в их районе очередные Олимпийские игры. Затем он отправился в Адыгею, стараясь уверить адыгов, что финны принадлежат к семье кавказских народов. Но адыги не приняли Маннергейма и запретили ему пересекать линию, носящую его имя.
Период агитации подходил к концу, и три друга — Чичиков, Невзоров и Маннергейм — решили отдохнуть на берегу северной русской реки. Они построили чум, забросили невод, и река подарила им множество стерляди, судака, карпа, щук, окуней, сомов, налимов, плотвы, краснопёрки, а также другой рыбы, которой кишели русские заводи и омута. Рыбаки вышли на берег, развели костёр и варили в чугунном котле тройную уху, добавляя в неё то перца, то соли, то лаврового листа, то рюмку ароматной водки. Когда они вкушали уху, то увидели, как к их стойбищу приближаются два путника. Путники были в изношенных одеждах, истоптанных башмаках. У них был усталый вид, и по глазам было видно, что они хотят ухи. Друзья радушно приняли странников. Усадили их рядом с костром на деревянные пеньки и налили им в миски свежей ухи. Путники оказались собирателями фольклора. Они двигались по России и изучали нравы проживавших в России народов. Они подробно записали рецепт ухи и выяснили у Чичикова, что слово "уха" имеет древнерусское происхождение. Потому что когда-то, ещё до прихода варягов на Русь, для изготовления ухи использовались рыбьи уши. Путники поблагодарили гостеприимных рыбаков, а те подарили им в дорогу две алюминиевые ложки, чтобы было чем хлебать русскую похлёбку и щи.
Приближалось голосование, и наступил День тишины. Стояла такая тишина, что в этой тиши было слышно журчание воды — это журчал сливной бочок в редакции "Новой газеты", которая непрерывно сливала самую разную информацию.
Голосование не обошлось без инцидентов. Конкурирующая партия организовала "карусель" на избирательных участках. И наблюдатели видели, как Коробочка, Ноздрёв, Плюшкин и зять Межуев, взявшись за руки, водили карусель то вокруг одного избирательного участка, то вокруг другого, совершая одно нарушение за другим. Однако это им не помогло. И с оглушительным перевесом победила "Партия замедленного роста". Её победу обеспечивали одномандатники из Ваганьковского, Котляковского, Новодевичьего, Троекуровского округов. Она вошла в Думу и образовала партию власти. Чичиков стал спикером думы, Невзороф вице-спикером, а Маннергейм возглавил аппарат Думы.
Первый закон проходил тяжело. В этот нелёгкий кризисный период он запрещал пользоваться мобильной связью и канализацией. Некоторые представители религиозных общин усмотрели в этом нарушение закона о свободе вероисповедания. Особенно недовольны были хасиды. Однако им разъяснили, что Шнеерсон и Шендерович — две совершенно разные личности. И библиотека Шендеровича насчитывает на две тысячи томов больше, чем библиотека Шнеерсона. Наконец, при поддержке основных конфессий, закон был принят с небольшим преимуществом, потому что в голосовании приняли участие депутаты партии власти Щепкина-Куперник, Мамин-Сибиряк, Лебедев-Кумач, Соловьёв-Седой, Есенин-Вольпин, Бонч-Бруевич, Немирович-Данченко и Всеволод Большое Гнездо. И хотя депутатов было сравнительно мало, но торжествовал принцип: один депутат — два голоса. Это была первая триумфальная победа партии власти.
По завершении голосования победителей призвали высшие лица государства. И когда Чичиков, Невзороф и Маннергейм вошли в Георгиевский зал, они увидели премьер-министра и президента. Оба были в золотом облачении, с эполетами, в лентах, и это были те самые странники, которых призрели рыбаки у своего ночного стойбища. Первые лица государства ласково улыбнулись победителям, умилились их дружбе, наградили каждого "Орденом Дружелюбия III степени". К тому же они вернули им две алюминиевые ложки, которыми когда-то на берегу туманной реки хлебали уху.
На ложке, которую вернул премьер-министр, была сделана надпись "Ешь и пей, да дело разумей". На ложке, которую вернул президент, было написано "Недосол на столе — пересол на спине".
После приёма в Кремле трое друзей решили ненадолго расстаться, и каждый занялся своим любимым делом. Чичиков отправился на Ваганьковское кладбище погулять среди любимых могил, потому что назревала смена элит. Невзороф отправился в приморский кабачок, в котором любил уединиться в самом дальнем углу, где бы ему не мешали пронзительные визгливые голоса ведущих "Эха Москвы", и где он в одиночестве мог углубиться в чтение древнерусских летописей. А Маннергейм отправился по городу развешивать на зданиях доски в свою честь. Особенно много досок он приколотил к зданию Министерства культуры, чем вызвал большие затруднения для министра, который, покидая рабочий кабинет, с трудом протискивался меж досок Маннергейма.

Так заканчивается второй том "Мёртвых душ", который так и не сумел сжечь Николай Васильевич Гоголь. Текст второго тома был опубликован в журнале "Знамя", который вышел непомерным тиражом в три экземпляра. Публикацию подготовила Солоха, которая взяла себе псевдоним "Наталья Иванова". Текст имел большую популярность и был немедленно переведён на языки малых народов Севера.
Глава 8. Александр Глебович Грозный
Став властелином России, Невзороф повелел называть себя "Александр Глебович Грозный" и решил шумно отпраздновать 450-летие со дня разорения Иваном Грозным Твери. Празднования должны были охватить всю Россию, и Невзороф создал оргкомитет, который разработал мероприятия праздника. В комитет вошли почитатели Ивана Грозного: киновед Дондурей, Николай Карлович Сванидзе, историки Пивоваров и Зубков. Последний написал познавательную детскую книжку "Иванушка Грозный и Малютушка сердобольный". Невзороф посмотрел план мероприятий, начертанный на человеческой коже неизвестного вольнодумца XVI века, и тяжёлой, усыпанной перстнями рукой написал: "Быть посему".
В Москву съехались со всех концов земли потомки Ивана Грозного, их было несколько тысяч, они разошлись по московским школам, делясь с учащимися воспоминаниями о своём великом предке. Одновременно в столицу собрались родственники князя Курбского, их было чуть меньше — всего 570 человек. Среди них был особенно заметен Григорий Явлинский. Родственники Курбского попытались напасть на потомков Ивана Васильевича Грозного, но те, обороняясь, перешли в наступление и гнали Курбских до самой литовской границы.
В честь светлого праздника разорения Иваном Грозным Твери был устроен пышный парад. На Красной площади, блестя на солнце наградами, стояли парадные коробки. Выстроились швейцары, призванные по этому случаю со всех ресторанов и отелей Москвы. С ними соседствовала коробка банщиков — распаренных, удалых, с листиками берёзы, кокетливо прилипшими к ягодицам. Правозащитники с честными лицами и небольшими опухолями на затылке. Ветераны Ливонской войны, герои Казанского похода, а также героические участники разорения Твери, подпоясанные ремнями из кожи тверских бояр.
Невзороф вылетел из Спасских ворот верхом на палочке, которую венчала конская голова. Цокая языком, подбоченившись, он подлетал к коробкам швейцаров и по-командирски приветствовал их: "Здравствуйте, товарищи швейцары!" И в ответ раздалось громогласное: "Чего изволите, Александр Глебыч?" Подлетел к банщикам и воскликнул: "Здравствуйте, товарищи банщики!" И в ответ прозвучало: "Никак нет, Александр Глебыч". Подскакал к следующей коробке и крикнул: "Здравствуйте, товарищи правозащитники!" И в ответ услышал: "Вечная память, Александр Глебыч". Когда, громко цокая, он завершал обскок полков, к нему подбежал ярый мужик из газеты "Завтра": "Не вели казнить, вели слово молвить". "Чего тебе, детинушка?" — не слезая с коня, спросил Невзороф. "Как же, батюшка царь, пожалуй мне шубу со своего плеча, ибо я Сибирь покорил и тебе принёс". Невзороф сдёрнул с плеч шубу, сшитую из хомячков, и одарил ею верного казака, отправив на север покорять Арктику. В своей речи перед полками Невзороф указал на важность разорения Твери Иваном Грозным, что послужило верным поводом дружбы Москвы и Твери — двух городов-побратимов.
Начался парад войск. Первая строевым шагом прошла коробка швейцаров. Сияя золотыми лампасами, сверкая серебряными галунами, в солнечных кокардах шли швейцары. Иные тянули ножку, иные расчёсывали бороды и подкручивали бакенбарды. Колонну вёл Виталий Дымарский. В пышном плюмаже, похожий на латиноамериканского генерала, он звенел шпорами. Коробку банщиков, завёрнутых в простыни, в чёрных клеёнчатых фартуках, возглавлял Юрий Кобаладзе. Он не удосужился обмотать себя простынёй и прикрыть свой пах кожаным фартуком и был в бикини, которое одолжила ему Ксения Собчак. Он всем показывал свои большие хорошо отмытые ладони, выкрикивая: "У чекистов чистые руки".
Следом шли правозащитники. Они двигались на боевых слонах. Головного слона вёл под уздцы Сергей Адамович Ковалёв, выписанный для этого случая из Америки, где он временно отдыхал на Арлингтонском кладбище. Замыкала шествие правозащитников Людмила Алексеева. Она держалась за хвост боевого слона. На её спортивной майке была нарисована бабочка прав человека, а чтобы достать хвост слона, ей пришлось встать на ходули, которые временно предоставило ей общество "Мемориал".
Вслед за слонами шли персонажи русской истории XVI века. Одиноко ступал по брусчатке Лжедмитрий Быков, за ним шёл Гришка Отрепьев — Явлинский, за ним следовала Марина Королева-Мнишек. И, наконец, бывший генеральный прокурор Малюта Скуратов.
Парад замыкал строй молодых барабанщиков, и самый молодой из них, Евгений Ясин, забывая бить в барабан, засовывал барабанную палочку в ухо Георгия Сатарова. Последний барабанщик-экономист Алексашенко ещё только покидал Красную площадь, а уже начался воздушный парад. Низко, на бреющем полёте, со страшным рёвом мотора промчалась над площадью Юлия Латынина. Её волосы развевались. Она разбрасывала вокруг себя термитные огоньки, служившие ложными целями. Её фюзеляж был плоский, обтекаемый, в кабине сидел глава одного из чеченских тейпов, строча из ручного пулемёта.
За флагманом — Латыниной — пронеслось звено заслуженных "Чижей". Возглавляла звено Оксана Чиж. "Чижи" прянули над площадью веером, выделывая фигуры высшего пилотажа. Ольга Журавлёва делала "бочку", из которой никак не могла выйти. Ольга Бычкова вошла в штопор, но за метр до земли вышла из штопора и сделала "свечу", оставив на памятнике Минину и Пожарскому часть своего туалета. Ксения Ларина сделала "мёртвую петлю", с которой никак не могла справиться, и её сносило в Замоскворечье ветром перемен. Затем проследовал полк боевых дельтапланов. Это были киновед Дондурей, Александр Пикуленко и Майя Пешкова, похожая на прекрасную стрекозу. Сергей Минаев, отважный пилот и любимец дам, дважды пролетел под Большим Каменным мостом, бросив розу в месте, где был застрелен Немцов. Парад замыкали два беспилотника: Наталья Ивановна Басовская и Матвей Ганапольский. На последнем была закреплена видеокамера, с которой велась прямая трансляция парада в Киев, где сторонники "Правого сектора" грызли подсолнух и зачарованно рассматривали педикюр Натальи Ивановны Басовской.
После парада состоялся приём в Кремле. Туда были приглашены все авторы, ведущие, гости "Эха Москвы". Они сдвинули столы, произносили заздравные тосты в честь Ивана Васильевича Грозного и разорения им Твери. На первое блюдо подали суп из топора. На второе подавали хомячков, пойманных и зажаренных живьём самим Александром Глебовичем Невзорофым. Невзороф произнёс юбилейную речь, в которой пошутил: "Все, кто сейчас ест хомячков, сами будут съедены хомячками". При этих словах к нему посыпались записки с просьбой разъяснить шутку. Сначала шли просто записки. Потом были переданы "Записки охотника", "Записки из мёртвого дома", "Записки сумасшедшего", "Отечественные записки", два тома энциклопедии Брокгауза и Эфрона, переписанный от руки роман "Королева Марго", несколько берестяных грамот и большой камень без всякой надписи.
По всей стране шли мероприятия, связанные с праздничной датой. Несколько московских улиц были названы в честь царя Ивана Грозного. Иван Васильевич Грозный стал почётным гражданином города Грозного. Во многих местах, в том числе и в пионерском лагере "Артек", были поставлены памятники Ивану Васильевичу Грозному. Детские ансамбли исполняли танец опричников из второй серии кинофильма "Иван Грозный". Были образованы Школы молодого стрельца, куда Александр Глебович Невзороф разослал маленькие топорики и живых хомячков, чтобы можно было отрубить им головы и распотрошить, предварительно совершив дознание и взяв у них показания. Был открыт большой музей Ивана Грозного. В отделе "Персонально ваш" показывали мёртвого стрельца с выколотыми глазами и отрезанным носом. В отделе "Особое мнение" демонстрировали эшафот с четвертованным мертвецом, у которого почему-то не хватало ноги. В отделе "Пусть говорят" на дыбе висело несколько узников, отказавшихся давать показания. В отделе "Время покажет" в петле раскачивался висельник, и было видно, что он качается здесь не день и не два.
В последнем отделе музея была выставлена новая картина самого Александра Глебовича Невзорофа, которая называлась "Сын Ивана Грозного убивает своего отца".
В конце торжеств состоялся грандиозный салют. В свете прожекторов по небу летал Александр Невзороф и кропил Москву и праздничные толпы святой водой. Дьякон Андрей Кураев то и дело взлетал в небо и производил там дозаправку в воздухе. Всеволода Чаплина не допускали до ночных полётов, и тот ревновал и сердился. Описание праздника вошло во все древние летописи русской земли, а также было показано в закрытых кинотеатрах города Амстердам.

Продолжение следует

СПЕЦИАЛЬНАЯ ПУБЛИКАЦИЯ

Отец Андрей Ткачёв о Владимире Путине - божий человек на своем месте

...Без раболепства и чинопоклонства. Здравый и трезвый поп о государе и текущем моменте.    Мастер Каморки